На “Медузе” вышел очень большой и крутой материал Саши Сулим про людей с BIID – синдромом нарушения целостности восприятия собственного тела. Это крайне редкое расстройство, при котором человек начинает считать, что его/её тело нуждается в ампутации конечности. При этом речь не идёт о каких-то проявлениях шизофрении или иного тяжёлого заболевания – скорее уместна аналогия с гендерной дисфорией.

И этот материал ставит перед нами вопрос: а насколько далеко можно зайти в поддержке своего или чужого желания привести тело в соответствии с некой плохо понимаемой извне идентичностью? Сегодня мы считаем, что трансгендерам можно совершать переход, предполагающий как гормональную терапию, так и ряд операций – однако это только та аналогия, которая приходит на ум первой в силу своей очевидности. Вопрос “можно ли человеку менять своё тело странным с точки зрения окружающих образом” куда более масштабен и одними трансгендерными людьми вкупе с ваннаби он не ограничивается. Как минимум есть пластическая хирургия, которая в общем-то отличается только масштабами: если мы допускаем ломание ног с последующим их вытягиванием ради соответствия стандартам внешности, то где принципиальная грань с ампутацией той же ноги ради некой плохо формализуемого чувства внутренней идентичности?

Многие идут на диеты и усиленные тренировки, которые могут иметь столь же негативные последствия для здоровья, что и ампутация конечности. Практически весь большой спорт связан и с повышенным риском травм, и с постоянными повреждениями. Есть профессиональные заболевания и небезопасный труд. Есть, в конце концов, курение: в разы повышающее риск рака лёгких и риски преждевременной смертности от кучи других причин. Когда мы осуждаем тех, кто хочет самостоятельно отрезать себе ногу и одновременно закрываем глаза на нарушения техники безопасности при работе, непристёгнутые ремни безопасности и курение – мы не слишком-то рациональны. Я не пишу “неправильны”, но призываю задуматься – что на самом деле отталкивает в идее добровольно подвергнуть своё тело калечащему вмешательству?

С моей точки зрения, отношение людей к сохранению тела в целом довольно наплевательское. Есть совершенно обыденные и укоренившиеся в нашей культуре практики и традиции самоповреждения. При курении ущерб оказывается замаскирован отложенностью последствий, а сама практика оказывается встроена в социальные ритуалы и оправдана действием никотина: ровно то же самое, только в более экстремальной форме, можно видеть на примерах употребления инъекционных наркотиков от опиатов до жутких веществ вроде печально известного “крокодила” или толчёного коаксила (изначально неплохого антидепрессанта). Общество и государство сейчас осуждает наркотики, но, если уж пытаться рассуждать рационально, табак это тоже психоактивное вещество с большими побочными эффектами. Табак лишь появился раньше и успел прижиться в культуре: равно как и алкоголь, который в общем-то уносит больше жизней, чем MDMA, LSD, амфетамин и кокаин вместе взятые.

При нарушениях техники безопасности риск получения травм опять-таки оказывается либо вероятностен и отложен, как с раком лёгких при курении, либо уступает перед социальным давлением, которое требует “быть мужиком и эффективным работником”. Всё это описано ещё на примере французских фабричных рабочих в XIX веке, те тоже пренебрегали защитной одеждой и кожухами на приводных ремнях. В капиталистических отношениях, а равно в системе советского хозяйствования (вот недавно в архиве исторических снимков нашла характерный пример) готовность жертвовать своим телом во имя некоего дела становилась самоцелью – вопреки всяким рациональным соображениям и даже когда работодателям становилось невыгодно экономить на безопасности. А небрежение тревожными симптомами, доходящее до того, что люди, прекрасно осведомлённые о всех рисках, приходят на приём к онкологу с меланомой массой несколько килограмм, например? Когда нам кажется, что “обычные люди” себя не калечат, то это обманчивое впечатление.

Жертва телом “ради дела”, небрежение в слепой вере “само пройдёт” или ради сиюминутных ритуалов и небольших выгод считается в наши дни оправданной. Пластическая хирургия, покуда она меняет тело в сторону “идеала” – тоже вполне приемлема, хотя зачастую уже осуждается как “блажь”. Практика калечащих операций на женских гениталиях или ритуального шрамирования/выбивания зубов при обряде инициации, бинтование ног девочкам в Китае или сдавливание черепов детей у целого ряда разных народов – тоже существовали на протяжении тысяч лет, являя другой пример “калеченья в рамках нормы”.

Отдельно хочется проговорить и реакции типа той, что была высказана одним из читателей в чате “Медузы” с обсуждением материала (по правилам редакции чат самоуничтожается через сутки, так что ссылку, увы, не дам):

Я себя считаю прогрессивным человеком (иногда даже слишком), но за такое надо бить и героев статьи, и автора. Ни к чему не призываю, ничего не разжигаю.

Адаптивные возможности человеческой психики небезграничны. Сильные нервные потрясения, хронические депрессии, перенесенное шоковое состояние, осложнения после тяжелых инфекций – все это негативно отражается на деятельности головного мозга, и он начинает работать неправильно. Следствием этого являются одержимость бредовыми идеями, разные виды шизофрении, психозы, нарушение восприятия себя и окружающего мира.

Что такое синдром Котара

Среди тяжелых нервных расстройств особое место занимает бред Котара или синдром живого мертвеца. В медицинской литературе эту редкую патологию называют по-разному. Код по МКБ-10 – F22 Хронические бредовые расстройства. Больные одержимы нигилистическим бредом об отсутствии собственного тела или отдельной его части, они отрицают сам факт своего существования. Больные убеждены, что вокруг них пустота, они мертвы и являются пришельцами из другого мира.

Нервная патология является редкой формой галлюцинаторного бреда, которая сопровождается суицидальным поведением. Пациенты впадают в тяжелую депрессию, теряют интерес к окружающему миру, не следят за собой. Для их состояния типичны вкусовые и обонятельные галлюцинации. Некоторые больные сознательно наносят себе увечья, доказывая, что им не больно. Их идеи отличаются громадностью – закончилась не только их жизнь, погибла вся планета. По мнению некоторых психиатров, это не что иное, как маниакальный бред величия или зеркальный синдром.

Жюль Котар, известный французский невролог, первым в истории психиатрии (1880 год) описал синдром отрицания. Его первая пациентка пребывала в полной уверенности, что она погибла, у нее нет сердца, а вены пустые. Женщина перестала употреблять пищу, пить, отрицала общепринятые ценности и говорила о нависшем над ней проклятии. Врач объединил в одну патологию бредовые мысли о бессмертии, беспокойство, депрессию, меланхолию, нечувствительность к боли. Позднее, описанный синдром, получил имя первооткрывателя.

Причины

Болезнь Котара развивается в любом возрасте (даже у молодых), но чаще встречается у пожилых людей. Женщины в большей степени подвержены проявлению синдрома. Причины возникновения психического расстройства полностью не изучены. Дисфункции лобно-височно-теменных участков коры или дефолт системы головного мозга – причина развития заболевания, как утверждает одна из современных теорий. Эта структура отвечает за когнитивные процессы (познание окружающего мира и себя).

Бред Котара возникает спонтанно или как следствие психических расстройств, тяжелых инфекционных заболеваний, физиологических расстройств. К возможным причинам относят:

• продолжительные тяжелые депрессивные состояния;
• сенильная депрессия (старческая);
• меланхолия;
• постоянные психоэмоциональные перегрузки;
• хронический стресс;
• разные виды шизофрении;
• биполярное расстройство личности;
• психозы;
• деменция (приобретенное слабоумие);
• эпилепсия;
• рассеянный склероз;
• амнезия;
• прогрессивный паралич;
• атеросклероз сосудов головного мозга;
• черепно-мозговые травмы;
• регулярный прием сильных антидепрессантов;
• перенесенные операции;
• новообразования в головном мозге;
• брюшной тиф;
• сильная интоксикация;
• нарушение обмена веществ.

Первые признаки

Беспричинное необъяснимое чувство тревоги – первый признак синдрома живого мертвеца. Далее у человека появляется мысль, что он уже умер, нет мира вокруг. К этим бредовым идеям добавляется ощущение бессмертия, нарушается восприятие размеров собственного тела. Пациенты высказывают мысли, что тело огромно, происходят ужасные превращения с их органами (например, сгнил кишечник), возникают странные галлюцинации (например, сквозь кожу проходит электрический ток).

Симптомы

Проявления психической аномалии разнообразны. Синдром Котара – мультисимптомное заболевание. Идеи, которые высказывают больные, красочно-преувеличенные и имеют тревожно-тоскливый характер. К характерным признакам относятся:

• отрицание собственного существования;
• психомоторное возбуждение;
• патологическое чувство утраты собственного тела или отдельных внутренних органов;
• убежденность, что тело гниет и разлагается;
• патологическое чувство вины;
• снижение болевого порога;
• самоповреждение;
• суицидальные тенденции.

Все патологические проявления можно объединить в несколько групп, которые точно характеризуют больного с синдромом Котара:

1. Мания величия. Осознание себя пришельцем, разрушителем, спасителем, сверхсуществом для свершения великих дел в отношении всего человечества, мира, планеты.
2. Гипертрофированный нигилизм. Полная уверенность в бессмысленности собственной жизни или существование представляет угрозу для всего человечества.
3. Депрессия. Состояние характеризуется постоянной повышенной нервозностью, настороженностью, раздражительностью, обеспокоенностью.
4. Галлюцинации (зрительные, слуховые, обонятельные). Пациенты чувствуют запах разлагающегося тела, слышат приказы и угрозы о предстоящих испытаниях, видят чудовищ.
5. Двигательные реакции. Ходьба из стороны в сторону, бессвязный поток слов, заламывание рук, закручивание одежды, волос.

Парадоксальность бредовых идей поражает своей противоречивостью:

• Пациент убежден в собственной никчемности, но при этом считает себя посланником с миссией общепланетарного масштаба (послан приносить страдания и болезни, заразить всех людей на земле смертельными болезнями).
• Убеждения в мизерности не только своей жизни, но существования человечества и планеты в целом. По мнению некоторых пациентов, любой прогресс лишен смысла, безуспешен и иррационален. Пациенты уверены, что у них нет сердца, головного мозга, желудка и других жизненно важных органов.
• Наряду с суицидальными проявлениями в больном мозгу уживается мысль о собственном бессмертии. Попытки нанести себе тяжелые увечья (ампутация конечностей, многочисленные резание раны мягких тканей) – попытки убедиться в бессмертии.
• Представления больного о том, что его не существует, облегчают душевные страдания, он свято верит факту свершившийся смерти. Это осложняет лечение, больной не видит в нем никакого смысла, ведь он мертвый.

Формы

На основе накопленных данных о болезни Котара различают три формы заболевания. Они характеризуются разной степенью тяжести:

1. Психотическая депрессия. Чувство вины, тревога, подавленность, слуховые галлюцинации – основные симптомы легкой формы заболевания. Болезнь Котара развивается за 1-2 недели, а может длиться несколько лет.
2. Нигилистический бред, ипохондрия (постоянное беспокойство о возможном появлении одного или нескольких заболеваний). Средняя форма синдрома отрицания. У больного появляется ненависть к себе. Нанося себе умышленные повреждения, он пытается наказать себя за никчемное существование.
3. Маниакальный бред, суицидальное поведение. Тяжелая форма синдрома развивается в результате сильных патологических изменений центральной нервной системы пациента. Он погружается в мир мертвых, бродит по кладбищам, поддерживает связь с потусторонним миром. Человек испытывает тяжелейшие душевные мучения, его преследуют галлюцинации, он совершает попытки самоубийства.

Лечение

Врачи-психиатры на основе беседы с пациентом и его близкими делают первичное заключение о наличии заболевания Котара. Уточняют диагноз с помощью аппаратных методик – компьютерной и магниторезонансной томографии. Эти исследования помогают определить степень патологических изменений в головном мозге. В большинстве случаев больные при первых симптомах заболевания не обращаются за медицинской помощью из-за одержимости идеями ненужности и бессмысленности своего существования.

Своевременно выявить психическую патологию помогают близкие пациента. Лечение опасного синдрома происходит исключительно в условиях стационара под постоянным наблюдением медиков. Это необходимая мера, потому что больные агрессивны, представляют социальную опасность. Для восстановления психического здоровья пациента используются специальные лекарственные препараты, электрошоковый метод (как один из способов неотложной помощи), психотерапия. Комбинации методов более эффективны.

Медикаментозное лечение

Психиатр подбирает пациенту медикаментозные средства с учетом тяжести течении бреда Котара, общего состояния, индивидуальных особенностей, наличия других психических заболеваний. Используются препараты нескольких групп. Их фармакологическое действие направлено на устранение очага бреда. Для этого применяются следующие препараты:

• Антидепрессанты – Мелипрамин, Амитриптилин, Феварин. Амитриптилин используют в виде внутримышечных и внутривенных инъекций 3-4 раза в день. Дозировка препарата повышается постепенно, максимальное суточное количество – 150 мг. Через 1-2 недели инъекции Амитриптилина заменяют таблетками. К побочному действию относятся запоры, гипертермия (перегревание, накопление избыточного тепла в организме), повышение внутриглазного давления, нечеткость зрения.
• Антипсихотические (нейролептики) – Тизерцин, Рисполепт, Галоперидол, Арипризол, Аминазин. Для снижения двигательного и речевого возбуждения при шизофрении, паранойе, галлюцинациях применяют Аминазин (драже или раствор для инъекций). Начальная суточная доза составляет 0,025-0,075, максимальная – 0,3-0,6 г. Это количество дробят на несколько приемов. Дозировка 0,7-1 г назначается пациентам с хроническим бредом и психомоторным возбуждением. К побочным эффектам относятся безразличие, нарушение зрения и терморегуляции, судороги, тахикардия, аллергические реакции.
• Анксиолитики (транквилизаторы) – Афобазол, Грандаксин, Фензепам, Диазепам, Элениум, Реланиум, Стрезам. Уменьшают возбудимость подкорковых областей головного мозга, которые отвечают за эмоциональное состояние. Известно три поколения препаратов этой группы. Стрезам – препарат нового поколения. Стабилизирует состояние при тревожных расстройствах, хорошо сочетается с препаратами других групп. Не вызывает заторможенности и сонливости.

Женщины нередко относятся к своим телам скептически; Хлоя Дженнингс-Уайт, однако, превзошла многих – она искренне ненавидит свои ноги и мечтает когда-нибудь с ними расстаться. Сложное психологическое заболевание не позволяет Хлое воспринимать ноги частью себя самой; Дженнингс-Уайт в прямом смысле слова мечтает стать инвалидом.

Ампутация той или иной части тела – ночной кошмар для многих; речь идет даже не о том, насколько потеря руки или ноги осложнит жизнь человека – людей куда больше волнует чисто психологическая составляющая. Для Хлои Дженнингс-Уайт, однако, возможность расстаться с собственными ногами является мечтой – хотя и несбыточной; Хлоя уже нашла хирурга, способного навсегда её искалечить, однако на данный момент не может позволить себе операцию.

Странное поведение Хлои Дженнингс-Уайт объясняется так называемым синдромом нарушения восприятия целостности тела; страдающие от этого синдрома люди на подсознательном уровне не воспринимают некоторые части своего тела, как часть самих себя. Дженнингс-Уайт страдала от этого синдрома с детских лет; впрочем, о том, как эта болезнь правильно называется, она услышала сравнительно недавно.

Ребенком и подростком Хлоя скрывала ото всех свои странные чувства; лишь наедине с собой она позволяла себе расслабиться и бинтовала собственные ноги – чтобы хотя бы ненадолго почувствовать, что они исчезли. Впервые устроившись в заказанной через Сеть инвалидной коляске, женщина почувствовала себя как никогда хорошо – будто бы она была рождена для того, чтобы жить в кресле-каталке. Хлоя даже подумывала о том, чтоб подстроить несчастный случай – который бы раз и навсегда лишил её ненавистных конечностей; до этого, впрочем, так и не дошло.

Супруга Хлои, Даниэль (Danielle), сначала и не подозревала о необычной мании своей подруги; призналась во всем Дженнингс-Уайт лишь после того, как травма спины позволила ей вполне открыто носить ножные скобы-протезы. Именно во время поисков подходящей модели скоб Хлоя и услышала впервые о синдроме нарушения воспрития целостности тела; после долгих лет Дженнингс-Уайт наконец осознала, что вовсе не является единственной ненормальной, и что от схожих проблем со своим телом страдают сотни людей по всему миру.

Хлоя сумела убедить жену в том, что решение приняла всерьез и жалеть о потерянных ногах не собирается в принципе. Рассказ Хлои изрядно шокировал Даниэль, однако впоследствии она смогла принять странность своей спутницы жизни. С пониманием к решению Дженнингс-Уайт отнеслись и её друзья; увы, некоторые все же сочли Хлою ненормальной – после того, как история женщины стала достоянием общественности, к ней начали приходить письма откровенно агрессивного (вплоть до смертельных угроз) содержания.

– А это больно? – Нет. Тебя укусит безобидный комарик, – словно маленькой девочке, объяснила медсестра. Я поморщилась от ее тона и отвернулась, закатывая рукав пижамы. Не успела тучная женщина уколоть меня, как из коридора послышался отчаянный крик: – Да отрежьте вы ее! Она убьет меня, если вы это не сделаете! Нет, не надо! Мое внимание отвлек этот женский голос, и, воспользовавшись моментом, медсестра попросила меня зажать руку в кулак. Вытягивая шею, я безуспешно пыталась рассмотреть источник шума. Когда игла проникла в вену, я автоматически дернулась и ойкнула. – Всё, всё, всё, – сюсюкала женщина, стараясь успокоить меня. Только собралась пожаловаться, сказать, что надо предупреждать, как дверь открылась настежь и вошли четверо. Двое мужчин держали упирающуюся женщину средних лет, а третий, доктор Доббс, пожилой мужчина с редкой бородкой шёл следом. Доктор заговорил первым: – Приносим свои извинения за причиненные неудобства, мисс Карр. Эта пациентка разгромила свою палату, и до утра мы не сможем перевести ее в псих… – он откашлялся и кивнул своим мыслям. – Не беспокойтесь, мы ее привяжем. Вы в безопасности. Я в ответ лишь растерянно кивнула. Казалось, доктор Доббс заговорил со мной так для формальности, и оставил бы эту странную женщину тут, даже если б я ответила отказом. После того, как все вышли, я перевела взгляд на притихшую женщину, лежащей спиной ко мне. Похоже, ей вкололи лошадиную дозу успокоительного. Что-то мне подсказывало, что не стоит сейчас с ней заговаривать. К вечеру моя соседка немного оживилась, то есть пошевелила пальцами ног. – Вы в порядке? – неуверенно спросила я. – Глупый вопрос, девочка. У тебя есть глаза, и ты видишь: мои руки связаны. Эти думают, что защищают меня. Хреновы специалисты! Они лишь пичкают нас ненужными таблетками. Им лень выслушать человека и понять, что он просит о помощи. Её голос звучал обреченно, устало. Я не нашла слов для ответа. У меня в голове были только вопросы. Приподнявшись на локтях, я обратилась к ней: – Что вы просили отрезать? Спутанные волосы женщины пришли в еще больший беспорядок, когда она попыталась повернуть голову в мою сторону. Оставив неудачные попытки, она лишь вздохнула: – Руку. Мне послышалось. И вообще, это сон! Не бывает в реальной жизни женщин, которые просят отрезать здоровую руку. Сглотнув, я зажмурила глаза и открыла несколько секунд спустя, но женщина все еще лежала на соседней кровати. – Она гниет? У вас сахарный диабет? Зачем копать глубоко? Хорошие, воспитанные девушки не осмелились бы задавать лишних вопросов. В мою палату поселили сумасшедшую. Её рука выглядит здоровой, совершенно обычной, ссадины отсутствуют. Только несколько мелких синяков виднелись на левой руке. – Если бы, – послышался приглушенный ответ. Она заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Как я не переношу слёзы, особенно, когда плачут по моей вине. – Послушайте, – обратилась я к ней таким же тоном, как и медсестра. – Я верю: всё образуется. Встав с кровати, я похлопала ее по плечу и почувствовала, что женщина обмякла. Испугавшись, что она умрет на моих руках, поспешила позвать доктора. – Нет надобности, – услышала я почти у двери. – Я не умру, пока рука связана. Я снова посмотрела на её руки: обычные, ничем не примечательные, ухоженные. – Меня зовут Линда. И я не сошла с ума, девочка. – Мэррит, – проговорила я, хотя никто не спрашивал. – Я и не думала, что вы сумасшедшая. – Не старайся. Врать у тебя получается так же, как мне решать интегралы. Всегда ненавидела алгебру. Теперь она казалась мне вполне здоровой, если не принимать во внимание связанные руки. – Хочешь узнать, как я докатилась до такого состояния? Все она знает. – Маленьким девочкам многого знать не нужно, иначе будет мучить бессонница. – Мне четырнадцать, – с гордостью заявила я, снова плюхнувшись на свою кровать. – Не хотите делиться – спите! До вечера следующего дня я старалась не пялиться на завязанные запястья Линды. Она ушла в себя и отказывалась от еды. Доктор Доббс не пришел навестить нас, поэтому вечер я снова провела в компании Линды, которая хотела избавиться от здоровой руки. В свете настольной лампы я рассматривала кожаный браслет, который подруга сплела для меня. Он приносит удачу. – Меррит? Я вздрогнула от неожиданности и выронила браслет. – Вы напугали меня! – Извини, не хотела. Скажи, почему ты здесь? Что у тебя болит? – Пневмония. Недавно мне сделали операцию, но почему-то решили не выписывать до конца моей жизни. Или до совершеннолетия. Я усмехнулась. Шутка неуместна в этом случае, однако, похоже, у Линды есть чувство юмора. Она тихо засмеялась. – Можешь исполнить просьбу? Линда не вызывала у меня недоверия, поэтому я кивнула. – Дай мне воды. В горле пересохло. Я налила в стакан воду и, приблизившись к ее кровати, приподняла голову и поднесла стакан к губам. Напившись, Линда благодарно улыбнулась мне. – Думаешь, я всегда была буйной, истеричной особой? – спросила она и затем, не дождавшись ответа, продолжила: – Я работала менеджером в крупной компании, жила в шикарном доме с котом Лео и смотрела «Двух с половиной человека» по вечерам. Мне всего тридцать, хотя сейчас выгляжу на все сорок. За этот месяц я постарела лет на десять, а может и больше. Давно не смотрелась в зеркало. Не веришь? Все это время ее глаза были затянуты дымкой воспоминаний. Линда посмотрела на меня, терпеливо ждала ответа. – Конечно. Зачем вам врать? – Люблю детей. Они не умеют врать. Теперь объясни это тем скотам, которые носят белые халаты и называют себя гордо «докторами». – Вы расскажете, что с вами случилось? – осторожно спросила я. – Если не хотите, то так и скажите. Наступила минута абсолютной тишины. Я слышала свое частое дыхание, а вдохи и выдохи Линды были тихими и редкими. Я думала, что она больше со мной не заговорит, но через минуту услышала ее тихий голос. – Моя левая рука всегда приносила мне неприятности. Она была неработоспособной в детстве, поэтому правой приходилось тяжко. Со временем я научилась писать левой рукой так же, как и правой. Мне казалось, я одолела её, но она просто ждала. Месяц назад я проснулась от того, что меня душили. И каково же было мое удивление, когда я поняла, что это моя левая рука! Правой я пыталась отцепить её от горла, и у меня получилось. Я списала все на стресс, но на следующую ночь все это повторилось. С каждым разом мне труднее избавиться от нее. Психиатр не помог, другие тоже разводят руками, а ампутировать отказываются все. «Ваша рука здорова. Мы не можем её отрезать», – говорили они, качая головами. Один даже упрекнул меня в том, что есть инвалиды, которые мечтают иметь обе руки. Никто меня не понимает. Они отправят меня в психушку, где я помру в ту же ночь. Никто мне не верит... Я тоже не могла поверить в рассказ Линды. Рука ведь не живет своей жизнью! – Это не психическая болезнь? – К сожалению, нет, – Линда обреченно вздохнула. – Я бы покурила, но боюсь, что эта сигарета будет последней. – Могу я вам помочь? – Нет, дорогая, но все равно спасибо. Ты единственная, кто не покрутил у виска, услышав мой рассказ. Спасибо тебе. Мне хотелось подумать. Возможно, я найду выход. Мы больше не разговаривали. Линда уснула, а я пыталась найти решение. Обратиться в другую клинику? Найти настоящих специалистов? Что делать? Поток мысли прервала медсестра, и следом зашел доктор Доббс. Не обращая на меня внимания, они подошли к Линде и развязали ее руки. – Что вы делаете?! – воскликнули мы с ней одновременно. – Не надо! – Мисс Трэвор, вы должны избавиться от этой навязчивой мысли. Я докажу вам, что все это плод вашей фантазии. Сегодня вы будете спать как раньше, со свободными руками. И не вздумайте кричать. Я столько раз врывался в вашу палату, и рука ваша не душила вас ни разу. – Нет, пожалуйста! Не оставляйте её на свободе! Прошу! Линда тихо плакала, смотря на левую руку так, будто на ней были написаны страшные слова. Они ушли, оставив нас одних. – Я сейчас его верну, – сказала я, выбежав из палаты. Доктор издевается надо мной. Он заставил меня прождать его почти час, а потом отправил обратно, пообещав, что скоро придет. Было темно. Я на ощупь дошла до тумбочки и включила лампу. Линда спала, положив руки под подушку. А может, доктор прав? Линда все придумала? Решив подождать, я села на край её кровати. Она часто вздрагивала и металась из стороны в сторону, и руки уже лежали над головой. Дальше случилось то, что до сих пор отчетливо сохранилось в моей памяти. Левая рука медленно переместилась к плечу, когда меня отвлек телефон. Снова посмотрев на неё, я увидела, как пальцы обвились вокруг шеи. – Нет, нет… Линда! Она не просыпалась, хоть я и трясла её по плечам. Рука мертвой хваткой вцепилась в шею, и мне никак не удавалось её убрать. – Линда, прошу, очнись! Я ревела, но не переставала пытаться. Пришлось дать Линде крепкую пощечину, чтобы она открыла глаза. – Ммм... – задыхаясь, прохрипела она и протянула правую руку, положила поверх моей, и мы еле отцепили левую. Я часто дышала не то от пережитого шока, не то от усилий. – Видела? Веришь? Я кивнула, и с опаской посмотрев на руку, сняла с запястья браслет. – Вот, я свяжу её к изголовью этим браслетом. Не знаю, удержит он руку или нет, но я буду рядом. Не бойся! Линда долго смотрела на меня, потом приподнявшись, обняла и заплакала. Всю ночь я сидела рядом с ней и не спускала глаз с руки. Она больше не двигалась, и я поняла, что доктор не поверит и мне. Они посчитают меня ребенком с богатой фантазией. Я должна постараться и убедить его. Мы должны помочь Линде.

Доктор так и не поверил мне. На следующий день меня выписали, хоть я и просила оставить меня еще на пару дней. Я умоляла помочь Линде, но все были глухи и немы к моей просьбе. Обняв её на прощание, я вернулась домой, где ревела несколько часов. Только через три дня мама позволила мне выйти из дома. Взяв подругу, я пошла в клинику. Линды не было в палате. Линды не было в базе данных. Линды не было вообще. Её нашли в той самой палате. Асфиксия. Суицид.

BIID - синдром нарушения целостности восприятия собственного тела.

Удивительным отклонением развития гендерной идентичности является синдром нарушения целостности восприятия собственного тела (body integrity identity disorder, BIID). Люди с этим синдромом с детства испытывают чувство, что некая часть их тела им не принадлежит, и любой ценой хотят от нее избавиться. Какую-то часть собственного тела они не воспринимают как составную часть самих себя, несмотря на то что она прекрасно работает. Это приводит к всепоглощающему желанию ампутации. И только после того как ногу или руку им ампутируют, они, наконец, ощущают себя полноценными. 27% носителей этого синдрома удается найти того, кто соглашается сделать подобную ампутацию. Хирурги, которые производят такие операции, серьезно рискуют подвергнуться судебному преследованию за удаление вполне здоровой конечности.

Убеждение, что рука или голень им не принадлежат и что они хотели бы, чтобы у них парализовало одну или несколько частей тела, у таких людей нередко возникает уже с малых лет, чаще всего в детстве, иногда в юношеском возрасте. Ребенок с BIID ножницами вырезал из газет человеческие фигурки, чтобы затем отрезать им ногу, от которой сам хотел избавиться. Некоторые испытывают возбуждение или зависть, видя людей парализованных или тех, у кого нет руки или ноги, чего они и себе желали бы. Иногда именно в такую минуту они осознают, что, собственно, является их желанием. Часто они пытаются как можно больше приблизить желаемую ситуацию: например, эластичным бинтом подтягивают ногу к своему заду; носят широкие брюки, чтобы не видеть свою голень; подворачивают внутрь штанину и ходят с костылями или передвигаются в кресле-коляске.

BIID-пациенты часто годами ищут хирурга, который согласился бы ампутировать им совершенно здоровую и прекрасно действующую руку или ногу. Если им это не удается, что, разумеется, чаще всего и случается, выясняется, что две трети тех, кто в конце концов все-таки подвергается ампутации, оказались в состоянии настолько повредить нежеланный член собственного тела, что его все-таки пришлось ампутировать. Иногда это делают с опасностью для собственной жизни: например, простреливают себе коленную чашечку, отмораживают ногу или берутся за пилу. Люди с BIID к тому же точно знают, в каком именно месте должна быть сделана ампутация, и после ампутации могут указать, что такую-то часть им все-таки недорезали. После ампутации они чувствуют себя необыкновенно счастливыми и говорят, что единственное, о чем они сожалеют, что не сделали этого раньше.

Мы - это наш мозг. От матки до Альцгеймера (Дик Свааб).

Эта статья была автоматически добавлена из сообщества